— Лексиканий.

Антрос обернулся и посмотрел на Зина.

— Помоги мне встать, — попросил жрец, вытирая слезы.

Луций, все еще оглушенный психическим безмолвием, отстраненно кивнул. Он подошел к исповеднику и поднял его.

— Ты понимаешь? — спросил Зин, глядя на космодесантника выпученными блестящими глазами. — Знаешь, что вокруг нас?

— Я уже видел оссуарии, — пожал плечами Антрос, — но такие — никогда. Я видел захоронения в катакомбах под монастырями, но ни одно из них не могло бы сравниться с этим.

— Брат-библиарий, Скорбные башни — это не просто гробницы, — покачал головой исповедник. — Их строили не люди.

Зин отступил от Антроса, перешел дорогу и остановился, глядя на белые башни. В его словах зазвучала пламенная страсть, отточенная десятилетиями проповедей. Даже Рацел отвлекся от начертания рун, чтобы понаблюдать за представлением.

— Когда Император прибыл сюда, — заговорил Зин, — планету называли иначе. Я не осмелюсь произнести это ужасное имя, поэтому скажу лишь, что сей мир походил на погруженную во мрак преисподнюю, обитель идолопоклонничества и почитания ложных богов. Скверна проникла в души его обитателей. Они обратились против Императора и Его миссионеров, обрушили на них проклятия и воззвали к созданиям, что обитают в бездне меж миров. Даже сам Бог-Император не мог очистить от грехов неверующие народы и потому приказал слуге Своему, лунному волку по имени Луперкаль, сойти с небес и присматривать за дьяволопоклонниками, пока Владыка Людей не сотворит оружие столь грозное, что оно вытянет саму тьму из их сердец и сделает их бессильными. Пока Луперкаль преследовал вероломных культистов, Бог-Император сошел под землю и начал поедать расплавленное ядро мира. Сто дней поглощал Он пламя, и все это время с костей Его сползала плоть, пока в итоге от Него не осталась лишь искра божественной силы, сверкающая во тьме, немыслимой для взглядов смертных. И на сотый день он вышел и изрыгнул меч, выкованный в сердце планеты. Бог-Император восстал, переродившись в огне, воздел над головой меч и обратился с повелением к грозовым небесам.

Зин показал дрожащим пальцем на ближайшую костяную башню:

— И планета покорилась! Из недр мира явилось великое знамение его могущества, бесчисленные клинки, длинные, словно горы, созданные из костей всех когда-либо умерших неверующих. — Переполняемый восторгом, Зин умолк на мгновение, а затем продолжил: — Священные клинки вырастали до самых облаков, отнимая силы у ведьм и чернокнижников, и еретики безмерно корчились от такой кары. Одни нарекли те клинки Скорбными башнями, другие же назвали их Кающимися Древами, однако все увидели в них воплощение гнева Бога-Императора. Затем столбы исторгли впитанные чары и направили их в клинок, выкованный Императором в недрах мира.

Из-за одышки исповеднику пришлось сделать паузу.

— И тогда народ мира сего узрел истину впервые за долгие века. Морок рассеялся, и прояснились глаза еретиков, и пали они на колени. Перед Кающимися Древами принесли они великую нерушимую клятву, нареченную ими Обетом. В тот день Бог-Император узрел чудо — Его клинок породил народ набожнее всех прочих, и потому Он дал миру сему другое, более подходящее имя — Дивинус [10] Прим.

— И что это был за обет? — спросил Антрос, заставив себя смотреть не на исполинские обелиски, а на фанатичного жреца.

В тот же миг страсть исчезла из глаз Зина. Исповедник, которого вопрос явно застал врасплох, даже покачнулся. Выражение его лица мгновенно переменилось, ярый пыл сменился чем-то похожим на стыд. Перемена была столь резкой, что Луций едва не рассмеялся от изумления. Он счел, что обет как-то связан с тем, о чем Зин так тщательно умалчивал, — с Окаменелым мечом.

Когда исповедник заговорил вновь, голос его звучал приглушенно и нерешительно.

— Они поклялись защищать этот мир до…

— До чего? — спросил Мефистон.

Никто не слышал, как вернулся старший библиарий, и исповедник вздрогнул от неожиданности.

Рацел поднялся на ноги, оставив руны, и поприветствовал Властелина Смерти.

— До дня гнева, — ответил Зин, сделав глубокий вдох и пытаясь скрыть изумление. — Когда и верующие, и еретики обретут справедливую награду.

Мефистон собирался было надавить на жреца, чтобы узнать больше, но потом кивнул и показал рукой по дороге туда, где с болтерами наготове сомкнутыми рядами шли космодесантники тактических отделений.

— Впереди нас люди, — сказал старший библиарий, — я слышу их молитвы. До них не дольше часу, но их голоса становятся тише. Если мы хотим встретить их, надо отправляться сейчас. — Он посмотрел на Рацела. — Закончи свой труд, Гай. Запечатай разлом и отправляйся за нами, как только сможешь.

Затем он положил руку на плечо Зина:

— Пойдем со мной, исповедник. Расскажи мне больше о географии этого мира.

Старший библиарий двинулся по дороге; вздрогнув, Зин поспешил за ним. На его лице застыла гримаса, делавшая его похожим на пристыженного отцом толстого ребенка.

— Интересное прошлое у этого мира, а? — сказал Антрос, покосившись на Рацела, когда Властелин Смерти и исповедник ушли. — Странно, что эти призванные колдовством башни так напоминают костницы из других миров — обычные захоронения местных жителей.

— Легко отмахнуться от таких живописных легенд, неофит, — сказал Рацел, — но не стоит смеяться над верой в Императора, какую бы форму она ни принимала.

— Вера не должна превращать нас в глупцов, — возразил лексиканий.

— О, мифы могут быть куда поучительнее, нежели горькая правда.

Эпистолярий окинул взглядом окаменевшие шпили:

— Святые клинки, призванные Самим Богом- Императором. Такие идеи помогли сохранить чистоту этого мира, когда многие другие пали.

— Чистоту? Пока мы не знаем, что идеи жрецов сделали с этим миром. — Антрос покачал головой. — Возможно, стоит повременить с похвалой за их преданность. Судя по тому, что описал старший библиарий, люди здесь так же жестоки и непредсказуемы, как и во всем секторе.

— Ты бы предпочел, чтобы Зин обратился к иным богам? — Рацел пристально посмотрел на ученика сквозь визор.

— Конечно нет, — с раздражением ответил Антрос, удивляясь, как его можно было понять так неверно. — У нас есть лишь свет Бога-Императора. Однако мы ведь не просто верующие; мы — искатели истины. Нам следует отделять чистоту веры от пелены суеверий. Что проку от света Бога-Императора, если мы не видим достаточно ясно, чтобы узреть Его? Зачем еще мы проводим столько времени, создавая книги и изучая хроники? Это гробницы. Мертвых этого мира не погребли под землей, но оставили на открытом воздухе. Из-за атмосферы Дивинуса Прим кости окаменели, вместо того чтобы рассыпаться в прах. Причиной этому — совершенно естественные обстоятельства, а не влияние чего-то возвышенного.

— Может, да, а может, нет. — Эпистолярий пожал плечами. — Похвально, что ты придаешь такое значение нашим записям и архивам, неофит, но не забывай: правда в том, что весь запас знаний в нашем либрариуме можно сравнить со свечой, озаряющей один уголок огромного и непостижимого полотна.

Антрос посмотрел на Зина, ковыляющего за Мефистоном. Облик проповедника не внушал ему особого уважения. Некоторые свечи могут открыть больше, чем другие. Он попытался дотянуться разумом до него, чтобы понять, что же скрывает исповедник. Но, похоже, затуманившая его разум необычная тишина повлияла и на другие его способности. Луций не видел ни проблеска мыслей священника.

— Мой господин, — сказал он, покосившись на Рацела. — Ваше зрение… внутреннее… оно?..

— Теперь мы за преградой, скрывшей Дивинус Прим, — ответил Рацел, посмотрев на облака. — Мы ослеплены.

Эпистолярий отошел к рунам, вычерченным на дороге, и коснулся острием меча того круга, в который они были заключены. В тот же миг линии вспыхнули синим пламенем и затрещали, рассыпая искры. Рацел не поднимал головы, пока магические знаки отрывались от земли, словно тлеющие угольки, мерцая и вращаясь, следуя сложному маршруту, который он описал для них в пыли.